«Баю-баюшки-баю»

Елизавета Юрьевна, несомненно, подхватила отцовскую традицию, одновременно совершенствуясь в графике и живописи. Впрочем, как истинный художник по природе своей, она не зависит от материалов и техники. Испробовав масло, пастель, акварель, уголь, карандаш, она выбрала казеиновую темперу, которая дает матовый корпусный мазок, разнообразие тональных отношений. Ею удобно работать в станковой живописи, но, как выяснилось, и  для книги тоже.

Впервые Елизавета отказалась от привычной для Юрия Алексеевича и для неё техники разбелки акварели и использовала казеиновую темперу в работе над книгой «Баю-баюшки-баю». Сейчас художница как будто забыла свои прежние тоненькие книжки, выходившие в Детгизе в 1970–1980-е годы, хотя там были замечательные, тёплые и добрые работы, где по страницам бегала девочка Лиза. Все её теперешние помыслы связаны с книгой, впитавшей прежние достижения и закономерно получившей признание. За книгу русских народных колыбельных песен в 1991 г. Елизавета Юрьевна была удостоена Второй премии на ХХХI Всероссийском конкурсе детской книги (Первая премия имени Ю.А. Васнецова у Никиты Евгеньевича Чарушина). Удастся ли Елизавете Юрьевне ещё сделать нечто подобное?

Держу в руках эту книгу и чувствую себя счастливой, окружённой любовью и воспоминаниями деревенского детства. Тираж всего 100 тысяч экземпляров на миллионы детей разных поколений в нашей огромной стране. Родилась внучка Даша, и первое, что я принесла малышке – эту книгу. Мне её подписала ещё сама Галина Михайловна «из-за отсутствия Лизы».

А в «Заветном слове» на последних страницах книги написано: «Эта книга – Волшебная. Чем больше вы будете её читать и рассматривать картинки-иллюстрации Е.Ю. Васнецовой, тем сильнее будете любить родной язык, свой народ, свою землю и сами станете в этой любви много лучше прежнего». Значит, не одна я такая сентиментальная.

Елизавета Юрьевна считает, что получилась эта книга только благодаря даче. Дачная местность Рощино – между Репино и петербургским Рябово на побережье Финского залива. Отличная автомобильная трасса идёт параллельно железной дороге. Мы в машине, выделенной для поездки Вятским землячеством в Петербурге. За стеклами мелькает золото и серебро осеннего солнечного дня. Сквозь прозрачную листву деревьев, сливаясь у горизонта с лучащимся небом, серебрятся волны залива.

Моя давняя мечта – побывать в Рощино, где с начала 50-х годов работал Юрий Алексеевич и около него вырастала, как художник, Лиза Васнецова. Дачный домик принимает других гостей, но сохранились озеро, остров, неразлучные мощные береза и лиственница, и воздух так же пахнет влагой, летают чайки, зелень огорода дивно изумрудна, оконца бывшей мастерской изумлённо смотрят в мир. Так смотрел большими чистыми глазами ребёнка художник Юрий Васнецов, «третий, любимый сын у матери-сказки», по определению писателя Юрия Лошица, который первым и вторым считал Виктора и Аполлинария.

Лиза, Виктор Фёдорович и Коля живут поблизости, в чудом приобретённом ими доме. Вот здесь и рождалась книга «Баю-баюшки-баю». Пока «съёмщики-телевизионщики» высматривают уличную натуру, в тишине хожу по дому. Лизина комната. Боже, можно ли так незатейливо жить! Очевидно, художнику только так и можно. Колорит этой комнаты обращает память к старинной голландской живописи какого-нибудь XVI–XVII в., к холстам Рембрандта или Вермеера с их мягкой светоносностью, нежностью теней. Вокруг такая тишина и прозрачность, что невозможно нарушить жизнь паутинки в маленьком оконце, глядящем на огородные грядки. Драгоценная паутина времени лежит на любимом папином натюрморте с рыбами, на репродукциях шедевров, развешанных по стенам, на домотканых ковриках, на оставленном в вазе яблоке и изящном сухом букете. Здесь сто лет не красили и не белили, не вносили новых, чуждых вещей.

И это не создаваемый искусственно антураж творческой мастерской. На этих пяти квадратных метрах рождались мысли и образы, всплывали красочные картины жизни природы. А если чего-то недоставало, то Лиза, как она сама рассказывает, просто выходила, а при её темпераменте, как я представляю, выскакивала посмотреть, что надо, в огород или, сев на велосипед, отправлялась в поле, в ближайший лесок, привозила букет или иную лесную находку. И сразу же новые впечатления старалась вложить в страницы своего детища – книги.

Работая в любимой технике казеиновой темперы, она раскрепощалась в оригиналах, как артист на сцене родного театра. К счастью, при печати ощущение её «вкусной» пастозной живописи сохранилось, и мы можем легко представить характер работы маэстро: живость, непосредственность впечатлений сплетались с буйством фантазии, особенно в орнаментах, которыми изобилует книга.

Интересно Лиза сама говорила о работе над ними. Да, она ходила в Этнографический музей и зарисовывала наряды баб и мужиков из разных губерний российских, узоры на ставнях, прялках и сундуках. Но главное – ей пришла ключевая мысль: все творцы этой красоты были из народа. Она легко представила себя в роли народного художника и стала сама придумывать узоры. Толстые академические стены уже не могли поставить предел фантазии искушённой профессионалки, «графинечки» и «живописки» (согласно академическому лексикону так называют студенток отделений графики и живописи).

Не обошлось и без вятских впечатлений. В процессе работы над книгой, как вспоминает Лиза, выдалась поездка в Вятку. И вот тогда она свежим взглядом определила и запомнила вятскую особинку в природе: ёлки стоят по сторонам дороги, на увалах вятских, там, где родина предков, близ Ошети – родового гнезда Васнецовых. От обилия солнца ёлки чёрными кажутся на фоне зеленеющих просторов – чистая графика, только ритм лови. Так и родился один из самых интересных в книге разворотов с изображением сенокоса, где, согласно народной эстетике, праздничная палитра обозначается четырьмя основными цветами: зелёный, красный, белый, черный, и темные елки поддерживают радостный ритм праздника труда.

Размышляя о волшебстве в искусстве, отмечаешь, что на пустом месте ничего не возникает вдруг. Юрочка Васенцев, как его все называли, никуда не ездил, всё «палял» в Вятку, Лиза на сорок лет «засела» в Рощино. Однолюбы они, и берегут в себе это, облюбованное, привычное, характерное, традиционное. В традициях здесь гостеприимство, доброта, щедрость, любовь к природе и близким людям, постоянная самоотдача в жизни и в творчестве. А волшебство, оно проистекает из всего этого. И рождается одухотворенная красота горящего, излучающего сияние цвета, легкого стремительного мазка, и книга рождается по проверенным законам искусства.

Отец всегда любил «помазать», и Лиза любит «работать живопись». И книга, к которой она пришла, декоративное живописное диво, начинающееся с суперобложки и форзаца. Оба эти атрибута книги дают ощущение орнаментального рая с непременным присутствием невиданных плодов, цветов, птиц и преданных зверей, окружающих молодую мать со спеленутым дитём на руках. Издатели угадали самобытность мастера и при печати сохранили ощущение рукотворности каждого сантиметра изображения: кое-где темперный мазок не перекрывает карандашную линию наброска, а где-то дрогнувшая кисть оставила неровный, но такой трогательно живой след. Стиль лубочной картинки, орнамент пряничной или набоечной доски, вышивки гладью – море впечатлений от произведений народного искусства переплелись, «перепутались» в памяти художника и по мотивам известного родилось новое, неведомое. Интересно, как отнесся бы Юрий Алексеевич к этому творению дочери?

Сам он учился красоте у матушки родной, знатной в Вятке кружевницы-вышивальщицы Марии Николаевны, у всей Вятки учился, у народа вятского, рукодельного. У природы учился, с малого возраста с братом Мишей, с вятскими художниками Женей Чарушиным, Алешей Князевым, да с Аркадием Рыловым, любимым учеником Куинджи и лесным профессором, на этюды бегал. А потом, считай, лет пятнадцать по академиям, институтам, да аспирантурам в авангардную живопись «входил» по науке Петрова-Водкина, Матюшина, Малевича. До конца жизни Лебедева помнил, как тот книжное дело в голову вкладывал. Сам же Юрий Алексеевич себе на каждый день формальные задачи ставил, «формалистом» был, о форме своих произведений заботился, создавал классические произведения для будущего, пока книга существует. Что касается содержания, так ведь доброта естественна и вечна в цене.

Елизавете Юрьевне по крови передались в избытке эта щедрость, страсть к красоте и природной и возделанной, передались редкостный колористический дар и любовь к форме.

Каждая левая страница разворота книги содержит текст колыбельной песни и обрамлена выдуманным Лизой орнаментом. На правой странице, имеющей цветовое поле, даётся выдержанная в колорите орнаментально-живописная картинка – иллюстрация. Живопись может быть решена по-разному: по-детски наивно, по-народному лубочно, по-импрессионистически изысканно, по-матюшински органично, с третьим цветом. А в действительности по-васнецовски декоративно, сказочно, фантазийно, идеалистично, избыточно. Недаром высокую оценку Лиза получила от матюшинцев Костровых. Девяностолетний мудрец Николай Иванович Костров по-отечески, по-родственному (семиюродный дядюшка), как друг и художник, порадовался новому слову в книге, сказанному Лизой. Обогащают ритмическую организацию книги текстовые паузы, когда на обеих страницах разворота даётся общая красочная бытовая картина, раскрывающая жизнь взрослых и детей. Вот где в полной мере матюшинское «расширенное смотрение» дает себя знать. «Жизневедание» Елизаветы Юрьевны, её артистическая свобода от условностей позволяют ей «осуществиться».

В цикле последних, за книгой «Баю-баюшки-баю» идущих работ, Елизавета Васнецова представляет человека, прорастающим земной природной, органичной красотой. Он становится знаком, одним из вечных воплощений жизни: кокетливой и тающей весенней капелью, несущей любовь, или буйной молодой рощей, олицетворяющей силу и мощь, или плодоносной ягодной кочкой, символизирующей созревание. Многозначна жизнь и неожиданна.

Источник: www.herzenlib.ru