Винокур Владимир Исаакович

Рисовать я начал лет в шесть-семь, эпизодично, как и все дети, но это, как ни странно, сыграло решающую роль в моей судьбе. Родители пытались приобщить меня к музыке, но я был очень подвижным ребенком, и держать в руках целый день скрипку или разучивать гаммы на фортепиано было выше моих сил. Но рисовать я мог часами, и моя энергичная мамочка решила, что я лучше буду учиться рисованию, чем целыми днями бегать во дворе.

Художником я становиться не хотел, даже не знал, что это такое. Я мечтал быть пожарником, завороженный зрелищем пролетающих пожарных экипажей, запряженных тройкой лошадей, со звенящим колоколом и пожарниками в блестящих касках. С возрастом я стал мечтать о конструировании паровозов или пароходов, но мама потащила меня в Дом пионеров в рисовальный кружок, а потом в Училище 19 0 5 года на Сретенку. Там мне давали задание рисовать натюрморты: вазочки, чашечки, цветочки и т.д., что мне делать совсем не хотелось, но настойчивости моей мамы приходилось подчиняться.

В 1939 году родился мой брат Женя. К сожалению, у него был врожденный порок сердца и во время войны в возрасте шести лет он умер от менингита. Я тяжело пережил эту смерть, впервые столкнувшись с ней в нашей семье.          

В 1939 году на Каляевской улице открылась Средняя художественная школа, в которую я, сдав экзамены, поступил. Это было удобно, так как там обучали рисованию и общеобразовательным предметам. Учиться в школе было интересно и весело, на переменках мы убегали во двор и играли там в «отмерялы» (прыгая друг через друга) или заглядывали в старшие классы, так как там рисовали обнаженных натурщиц. В моем классе учился Гелий Аркадьев, родители которого были известные спортсмены-фехтовальщики, и они уговорили меня и еще нескольких ребят поступить в секцию фехтования на стадионе «Динамо».

Летним воскресным днем в июне месяце 1941 года в Парке культуры имени Горького проходили соревнования по фехтованию среди юношей на первенство России, в которых я участвовал. Неожиданно, в самый разгар соревнований, кто-то вбежал в здание и сказал, что по радио выступает Молотов. Мы все выбежали на улицу и узнали, что началась война. Мирная жизнь кончилась, страна перешла на военное положение. Начались воздушные тревоги, во время которых детей и стариков загоняли в бомбоубежища. Мама бегала по магазинам и закупала продукты. Окна занавешивались плотными шторами, а стекла заклеивались крест-накрест бумагой.

Немцы стремительно продвигались по стране. Москва готовилась к бомбежкам.

Нашу школу эвакуировали в Башкирию, с ними пришлось отправиться и мне. Моего отца, как инженера-строителя, послали на Урал в город Ирбит строить военный завод, и с ним поехали мама и брат Женя. В Башкирии, в селе Воскресенское, где разместили школу, я пробыл всего три месяца — мама приехала за мной и забрала в город Ирбит. Добирались мы с большими трудностями, по стране вовсю громыхала война.

В Ирбите я поступил в обычную школу, где проучился в седьмом и восьмом классах. Летом все школьники работали либо на заводах, либо в колхозах. Я пошел на военный завод, где меня научили слесарному делу, и я проработал все лето слесарем по ремонту станков. На заводах в войну работали в основном женщины и дети, так как все мужчины были на фронте. Это был тяжелейший труд, смены длились о двенадцать часов: неделю-день, неделю-ночь, а мне было всего четырнадцать лет.

Я получил третий разряд слесаря-ремонтника. В дальнейшей жизни мне это очень пригодилось. Теперь я умею ремонтировать почти все — от унитазов до автомобилей. Рисовать в то время мне совсем не удавалось, мы жили в пяти километрах от школы; зимой я добирался туда на лыжах, а осенью и весной — по глубокой грязи.

Город Ирбит находится на границе Урала и Сибири. Зимой морозы там достигают сорока градусов и выше, тем не менее школы работали, мало того, нас еще заставляли ходить на лыжах десятикилометровые кроссы. Уши, щеки и пальцы на руках и ногах у меня были отморожены.

В 1943 году мы возвратились в Москву, и я вновь поступил в художественную школу, которая тоже вернулась из эвакуации. Конечно, я очень отстал, и мне пришлось внеклассно заниматься с педагогом.

В 1944-м группу ребят направили рисовать войну в Крым, только что освобожденный от фашистов. В этой группе оказался и я. Ехали мы долго, так как приходилось пропускать составы с войсками и эшелоны, шедшие с фронта с ранеными. Поезд подолгу простаивал между станциями, и мы видели нашу страну, по которой только что прокатилась война.

Особенно мне запомнилась остановка под Курском.

Кругом перевернутые вагоны, взорванные танки, машины и выжженная земля. Здесь прошла Курская битва.

Крым нас встретил разрухой и безмолвием. Симферополь, Ялта, Севастополь. Мы лазили по руинам и рисовали все, что видели. Это была рискованная поездка, но мы, тогда еще подростки, этого не понимали и приехали в Москву полные впечатлений.

Окончил я школу в 1946 году, и в том же году поступил в Художественный институт им. Сурикова. Учеба в эти годы была очень напряженной. Страна находилась под идеологическим прессом Компартии и культа Сталина. В искусстве шла ожесточенная борьба с формализмом, космополитизмом и «преклонением перед западом». Малейшее отклонение от этой идеологии, и ты мог быть изгнан из института, что и произошло с некоторыми студентами.

Светлым пятном в институте были занятия по истории искусств. Эти дисциплины вели у нас такие замечательные искусствоведы, как Лазарев, Шмидт, Чегодаев и Алпатов. Благодаря этим людям у меня сформировались принципы, опирающиеся на вершины мирового искусства. Как художник, я мало чему научился в институте. Волей судеб я попал на графический факультет, хотя мечтал быть живописцем. На последних курсах к нам пришел преподавать замечательный человек и художник Дехтерев Борис Александрович, о котором можно рассказывать очень много. Он резко отличался от всех преподавателей института, и с его легкой руки я стал иллюстратором детской книги, хотя окончил станковое отделение графического факультета. Дехтерев учил нас не просто срисовывать с натуры, но и пластически мыслить, то есть понимать взаимодействие форм предметов друг с другом на изобразительной плоскости. Это и многое другое в рисовании я стал понимать гораздо позже.

Тему дипломной работы мне подсказал тот же Дехтерев. Он дал мне прочитать биографию П.И.Чайковского, написанную его братом Модестом. Я окунулся в сложную и интересную жизнь великого композитора и музыкальную среду второй половины XIX века. Целый год я изучал жизнь Чайковского, собирал материалы, встречался с людьми, знавшими композитора, и ездил по местам, связанным с его именем.

На защите диплома я получил пятерку, и этим закончилось мое пребывание в учебных заведениях.         

1952 год. Трудные времена. Студентов после окончания института распределяли по разным городам страны. Весь наш курс, шесть человек, Дехтерев оформляет на работу в издательство «Детская литература», спасая, таким образом, от распределения неизвестно куда.

Одновременно я устроился работать на ВСХВ, которая вновь открылась после войны. Там я проработал в штате оформителем главного павильона два года.

Это были времена апофеоза культа Сталина и советского строя. Перед главным павильоном стояла двадцатиметровая скульптура Сталина, а центральный зал был украшен огромными панно, написанными художником Налбандяном, прославляющие дружбу народов СССР. Эскизы к этим панно делал я.

В издательстве «Детская литература» я проработал сорок лет, это мое основное место работы, которое сформировало меня как профессионального художника-иллюстратора детской книги. Параллельно я работал и в других издательствах: «Малыш», «Правда», «Просвещение», журналах «Смена», «Мурзилка», «Огонек» и др., мною проиллюстрировано около 2 00 книг.

Через Детгиз прошло множество замечательных писателей и художников разных поколений, с которыми мне посчастливилось общаться. Это писатели и поэты Чуковский, Барто, Михалков, Самойлов, Мошковская, Котляр, Андроников, Аким и др. Художники: Павлинов, Фаворский, Конашевич, Кибрик, Шмаринов, Горяев, и молодые Бисти, Збарский, Красный, Колтунов, Дувидов, Калиновский, Токмаков, Хайкин, Устинов, Иткин, Лосин и многие другие замечательные иллюстраторы и оформители книги, которые повлияли на формирование моих вкусов и мастерство гораздо больше, чем вся учеба в школе и институте.

С падением СССР и развалом государственных издательств, мне, уже пожилому человеку, каким-то чудом удалось поработать в частных издательствах, таких, как «Росмэн», «Олмо-пресс», «АСТ-Малыш» и др.

В издательском деле изменилось в корне отношение к рисованию: книга стала коммерческим продуктом, а не произведением искусства. Конечно, издаются книги с иллюстрациями замечательных художников, но они тонут в море пошлости и безвкусицы.

Как художник я принадлежу полностью к двадцатому веку. В иллюстрации стараюсь следовать за текстом. Люблю живой рисунок, опирающийся на предметный мир. Этот принцип выработался у меня при работе с детской книгой и под влиянием высокого уровня книжного дела в советские времена.

По натуре я конформист — не люблю конфликтные ситуации.

Мне нравится жизнь во всем ее разнообразии. Кроме рисования люблю рукодельничать: реставрировать старую мебель, строить дом, ремонтировать автомобили, и т.д. Я счастливый человек, и жизнь на этой земле мне интересна.         

Художники в советские времена члены Союза художников имели множество привилегий. Нам раздавали импортные материалы при всеобщем дефиците, творческую помощь в виде денег, мастерских, бесплатного участия в выставках и т.д. За это мы должны были прославлять власть на наших выставках.

Но особенно ценилось пребывание в домах творчества. Они были разбросаны по всей стране, в очень хороших местах.

Мне посчастливилось побывать в некоторых из них: Паланге, Гурзуфе, Челюскинской, Старой Ладоге, на Сенеже. Но больше всего я любил бывать в Тарусе. Таруса — маленький городок на Оке в ста километрах от Москвы. Это был русский Барбизон, небольшой центр русской культуры. Отсутствие заводов и малочисленное население, изумительный ландшафт с пересеченной местностью, по которой протекает красавица Ока с ее извилистыми берегами, притягивали сюда творческую интеллигенцию. Здесь жили и работали, начиная с конца XIX века, художники Борисов-Мусатов, Крымов, Ватагин; литераторы Цветаева, Заболоцкий, Паустовский, Ахмадулина и многие другие.

Дом творчества художников находился в пяти-шести километрах от Тарусы, на крутом берегу Оки, в замечательном живописном месте. Летом здесь работал пионер-лагерь для детей художников, а весной, зимой и осенью собирались группы художников всех возрастов и направлений.

Нас хорошо кормили, у всех были отдельные комнаты и мастерские, и все это бесплатно. Сейчас даже трудно себе такое представить, но это было так. Мы общались и с энтузиазмом работали. Я, целый год занимаясь иллюстрированием детских книг, в Тарусе с удовольствием переключался на рисование с натуры, выбрав наиболее удобный для себя материал — пастель.

Тихая приокская природа с ее далями, деревушками и перелесками постепенно погибала. Наступало дачно-огородное строительство. Под Тарусой вырубались березовые рощи и строились цеха космической промышленности. Каждый новый начальник города должен был почему-то отметить свой приход сносом старых домов в центре города, поставив на их месте какое-нибудь современное уродство. Бедная старая Таруса. В советские времена, как и все провинциальные города, Таруса погибала. Выбитые дороги, грязь, лужи, пустые магазины, очереди в подворотнях за водкой и покосившиеся дачки на окраинах.

А кругом погибающие деревни.

Шли 80-90-е годы.

Я ездил на машине по Тарусе и рисовал уходящий город с его дворами, подворотнями, лужами и домиками. Я не придавал особого значения этим работам, просто ездил, ходил и рисовал. Зимой иногда любил прошвырнуться на лыжах. Один раз мы даже совершили двадцатикилометровый лыжный поход в бывшее имение Трубецких, от которого осталась лишь старая липовая аллея.

Осенью и весной было приятно просто побродить по окрестностям. Особенно тянуло пройтись по «долине грез». Это русло маленькой речушки или даже ручья, протекавшего между холмов, заросшего кустарником и упавшими ивами. Звенящая тишина и первозданная красота делали эту прогулку незабываемой.

В Тарусу приезжали разные художники: молодые, старые и не очень. Один из них мне запомнился особенно. Это Мельников Виктор Константинович. Сын знаменитого архитектора Мельникова. Ему было уже хорошо за семьдесят. Он привязывал к спине огромный холст, брал этюдник и уходил на лыжах писать зимнюю белизну. Директор Дома творчества какое-то время держал лошадь, и Мельников оседлал ее и молодцевато гарцевал перед всеми. Мы удивлялись выносливости и красоте этого пожилого человека.

К концу срока (который длился два месяца) приезжала комиссия, и мы делали отчетную выставку. К сожалению, всему приходит конец, и тарусское счастье закончилось с развалом страны.

Занимаясь издательской работой, я забыл про эти рисунки. Прошло много лет, и, разбирая как-то свои папки, я обнаружил тарусские зарисовки. Их оказалось довольно много. Когда смотришь на свои старые работы, то отношение к ним совсем иное, чем во время рисования. Я решил их сфотографировать. На открытии какой-то выставки показал эти фотографии знакомым художникам. Мне интересно было их мнение. Неожиданно для меня последовали восторженные отклики, и кто-то сказал, что надо делать персональную выставку, на что я никогда не решусь. Но тем не менее выставил несколько работ на очередной графической выставке.

Мои незамысловатые рисунки помогают мне окунуться в те времена.         

Я считаю, мне в жизни повезло, что я начал свою трудовую деятельность художника-иллюстратора в крупнейшем в те времена издательстве детской литературы. В нашем институте преподавал замечательный художник и педагог Дехтерев Борис Александрович. Он был одновременно и главный художник Детгиза.

Еще учась в институте на последнем курсе, он привлек нас, студентов, к работе в издательстве. Это было престижно и интересно. В коридорах Детгиза всегда было многолюдно. Там была касса. Кто-то получал деньги, кто-то пытался попасть на прием к Дехтереву или сдавал работу.

В Детгизе тогда работали знаменитые художники — Конашевич, Лебедев, Чарушин, Шмаринов, Пластов, Кибрик, Фаворский, Павлинов и др. Там можно было встретить Чуковского, Маршака, Михалкова. Детская книга в советские времена была очень востребована. Достать даже авторских экземпляров было не просто, несмотря на огромные тиражи.

Высочайший уровень литературы, оформления и иллюстраций делал детскую книгу произведением высокого искусства, несмотря на слабую полиграфию и плохую бумагу. Сейчас все наоборот.

К сожалению, в институте нас плохо учили искусству книжной иллюстрации. В основном акцентировали внимание на умение рисовать и правильно читать текст. В учебной программе полностью отсутствовали дизайн книги, макет и культура рифта. А детская книга как раз требовала этого, так как рисунки большей частью преобладали над текстом.

Первые мои книжки были наивны и примитивны, хоть рисовать я более или менее умел, и это вполне устраивало издателей.

В это время существовало как бы две школы иллюстрирования книг. Одна — это школа Суриковского института, которую возглавлял и внедрял в издательскую жизнь Дехтерев, и другая — школа Фаворского, которая прорастала в Полиграфическом институте. В одном случае уделялось внимание культуре рисунка, композиции и точному следованию за текстом, в другом книга рассматривалась как единый изобразительный организм со свободным отношением к тексту, а шрифт и рисунки были самостоятельной изобразительной формой.

В 60-е годы в Детгиз пришла группа молодых талантливых художников, окончивших Полиграфический институт. Это Бисти, Дувидов, Кыштымов, Колтунов, Збарский, Попов и др. Они принесли с собой иное видение книги и, преодолевая сопротивление Дехтерева, начали успешно работать в издательстве.

Я подружился с ними, и это очень повлияло на мое видение книжного искусства. Конечно, я так и не смог преодолеть консерватизм Суриковского института, но оформительская культура и умение самостоятельно делать макет книги у меня появились благодаря этим ребятам.

Конечно, детская книга имеет свою специфику. Рисунки должны соответствовать тексту, предметный мир должен быть узнаваем.

Последние годы я работал в основном в дошкольной редакции. Это мне нравилось, так как здесь были большие возможности для рисования и оформления.

Детгиз, организованный еще в 30-е годы Горьким, был огромным культурным и воспитательным центром, в работе которого участвовали многие великие люди XX века. Потрясающий был редакторский состав издательства. Это были высокообразованные и умные люди, прекрасно знающие свое дело и преданные Детгизу.

Я часто просто так заходил в издательство пообщаться. Детгиз был моим вторым домом. Думаю, что не только для меня. И когда в перестроечные времена к руководству издательства пришли бездарные и алчные люди, Детгиз начал разваливаться и в конце концов перестал существовать. Миллионы книг, изданные Детгизом, и почти вековая история этого издательства, я думаю, еще будут востребованы новыми людьми нового века.          

Владимир Винокур ушел из жизни 15 января  2017 года.

Гулрухсор Сафиева. «Куропатки в гостях». Детгиз. 1983
Ксения Драгунская. «Очень мявная история». Не издано. 1994
«Шут, Фома и Ерема». Детгиз. 1984
Павло Тычина. «Аисты на крышах». Не издано. 1993
Эдуард Успенский. «Школа клоунов». Росмэн. 1999
А. Некрасов. «Приключения капитана Врунгеля». Олма-Пресс. 2003
Д. Свифт. «Путелтествия Гулливера». Олта-Пресс. 2003
Корней Чуковский. «Телефон». Детгиз. 1982
Братья Гримм. «Храбрый портной». Пиарт. 2006
Давид Самойлов. «Слоненок пошел учиться». Малыш. 1988
Л. Мезинов. «Весенний рыболов». Малыш. 1989
Иван Папанин. «На полюсе». Детгиз. 1988
Хелена Бехлерова. «Горошек и его друзья». Детгиз. 1990
Федор Кнорре. «Капитан Крокус». Детгиз. 1981
Николай Космин. «Пико — Хрустальное Горлышко». Не издано. 1996
Борис Заходер. «Кит и Кот». Росмэн. 1997
Лиана Даскалова. «Мельница снов». Детгиз. 1989
Сергей Козлов. «АЗБУКА». Планета детства. 2001